Самая правильная ведьма - Страница 33

Миранда вздохнула, положила трубку и тут же пометила в небольшом настенном календарике завтрашний день — жирно обвела красным и подписала: одиннадцать двадцать две, кабинет сто четыре и три восклицательных знака нарисовала.

И что это за бестолковое время — одиннадцать двадцать две? Почему не двадцать пять или не половина двенадцатого в конце концов? И что за кабинет? Разве ее не к Старшей отчитываться вызывают?

Ладно, это не столь существенно, важнее было разыскать таблетки от головной боли или настойку какую, а то от боли тошнило. Но ни на кухне, ни в спальне, ни в гостиной ничего похожего Мира не обнаружила и с тоской поняла, что придется идти в аптеку. Подошла к зеркалу, в который раз ужаснулась собственному отражению — волосы дыбом, глаза безумные, красные от недосыпа, как у вампира, завидевшего жертву, на лбу переливается всеми цветами радуги здоровенная шишка, да еще душ смыл тональный крем с лица и на подбородке явственно проступил вчерашний синяк. Мда, что и говорить — Мира выглядела как жертва домашнего насилия, либо как базарная торговка, вступившая в неравный бой за свой товар.

И с этим тоже что-то надо было делать — завтра ей предстояло явить свое подпорченное личико в участок, а затем — в управление. Мира поломала голову и решила — не пойдет она в аптеку, а наведается лучше к местной знахарке в лавку недалеко от дома. Там и снадобье можно обезболивающее прикупить и зельем, синяки сводящим, разжиться. Уж сколько невезучая ведьмочка на своем веку этих зелий перепила — не сосчитать, пора скидку требовать как постоянному клиенту.

Одевшись потеплее — на дворе было начало июля, но холод с утра стоял неимоверный, в платьице не погуляешь — Мира нахлобучила на голову кепку, надвинула пониже козырек, дабы ее украшения не бросались в глаза, и вышла из дома.

Добралась до знахарки без приключений, и за это была богине Ярости очень благодарна. Войдя в лавку, девушка окунулась как в воду в невероятные ароматы трав, витавшие в воздухе. Можно было учуять засушенный шиповник, аралию и арнику, одуванчик и падуб, на общем фоне выделялись горькие нотки полыни. На прилавке девушка заметила перевязанный синей ленточкой вороний глаз, а также букетик вереска. Витая узкая лесенка из мореного дуба убегала на второй этаж. Большие, от пола до потолка, шкафы со стеклянными дверями были заполнены разномастным баночками и сборами. Отдельно в темном углу стоял шкафчик, где хранились сушеные травы и соцветия, а так же семена и плоды. Здесь царил приятный полумрак, было чистенько и опрятно, что очень многое говорило о хозяйке лавки. Некоторые знахари, державшие подобные магазины, например, не слишком усердствовали в уборке помещений по той причине, что травы и цветы вечно умудрялись осыпаться где надо и где не надо, и даже после часа ползания со шваброй в зубах и выскребания пыльцы и лепестков из углов, результата зачастую не видно вообще.

Не успела Мира сделать и пары шагов, как навстречу ей вышла — из ниоткуда — сухонькая старушка. Сморщенная, как изюм, с блестящими круглыми, вороньими, глазами. Одета она была в чистую сорочку с вышивкой, идущей по подолу и рукавам, подпоясана передником. Седые волосы собраны в аккуратный пучок, на тонких слегка дрожащих пальцах красовались перстни, в мочках ушей висели затейливые сережки-обереги. Это и была знахарка, хозяйка лавки, звали ее Матрена Патрикеевна.

— Доброго здоровьичка, — обратилась старушка к Мире. — Давненько ты, милка, ко мне не захаживала.

Мира привычно огляделась по сторонам — не слышит ли кто — и негромко ответила:

— И вам всего доброго, Матрена Патрикеевна.

— Чавось пришла? Неужто случилось чаво?

— Да вот… — Мира стащила кепку с головы и показала лицо.

Старушка ахнула:

— Да тьфу на тебя, бестолковку такую! В гроб меня вгонишь переживаньями ненужными! Чаво случилось-то? Говори как есть, на духу!

Мира рассказала как было — все, начиная с неудачного падения перед Шабашом и заканчивая стычкой с вампирами на пустынной улице и недавним происшествием в ванной.

— Ох, ты ж, золотко мое несчастливо-невезучее! Расправы чинят, живота не дати бедому дитяте, злодеи окаянные! Нераденье и небреженье везде! За что ж судьба-то у тебя такая злодейка! — запричитала Матрена Патрикеевна, прижав сухонькие ручки к груди.

— Да вот богиня только знает, за что, бабушка.

— Охохоюшки… дела богов нам неведомы и темны потому. Ну, милка, давай-ка глянем, чем подсобить смогу. Надобен тебе, говоришь, сбор от шишек да синяков твоих, так буде.

— Благодарствую, Матрена Патрикеевна, а от головы есть что-нибудь?

— Ась?

— Настоечку бы мне ту, волшебную, которую в прошлый раз брала, от головной боли.

Старушка закивала:

— А как же, а как же, и это буде.

Матрена Патрикеевна прошаркала за прилавок и скрылась за дверью в кладовую. Вышла уже через минуту, неся в руках две склянки. Протянула первую с наставлениями:

— По капле днем, без объядения токмо. Это от головы твоей дурной. А от шишек — энтот отвар. Егой-то и за раз весь проглотишь, как домой воротишься. — Посмотрела на Миру пристально, покачала седой головой. — Не любо оно, ох, не любо, голубушка, живется тебе. С богом поспешай до дому, авось поможет те моя стряпня.

Мира поблагодарила, расплатилась за покупку, вновь натяну кепку на уши и вышла на улицу. За то время, пока она находилась у знахарки, заметно потеплело — солнышко вышло из-за туч и согрело воздух до приемлемой для июля температуры. Мира оттянула пальцем воротник рубашки с длинными рукавами, но снять ее не могла, так как под ней ничего, кроме лифчика веселенькой расцветки, больше подходящего юной девчонке, чем двадцатидвухлетней ведьме, не было. Мира поспешила домой, пряча лицо от прохожих, старательно глядя себе под ноги, словно клад искала.