Самая правильная ведьма - Страница 29

— Ты здесь не живешь! Вон из моего дома!

— Миренок, давай не будем решать сгоряча, — Егор сел и попытался схватить девушку за руки, но та увернулась. — Миренок, ты прекрасно знаешь, как дорога для меня. Ты — свет в окне, ты лучик солнца в темном царстве, ты мое счастье…

Во дает, подумала Мира, как заговорил, когда припекло. Ну чисто поэт Вареный — гений местного разлива, печально известный всему ее родному городку, в свое время писавший многочисленные вирши в честь любимой девушки, которая не захотела разделить с нищим поэтом жесткую койку в шалаше на отшибе, а, гадина такая, предпочла выйти замуж за богатого и спать на шёлковых простынях. По этой причине поэт Вареный полжизни провел в скорби и печали, и стихи у него выходили очень грустные, но при этом наполненные смелыми образами и новаторскими фантазиями. Все жители города эту девушку проклинали страшными проклятиями, потому как то ли поэт силой волшебной обладал на самом деле, то ли подсобил кто, но оживавшие на строках его многочисленных творений существа появлялись на улицах города с завидной регулярностью. В конце концов, городские власти, заваленные по уши жалобами горожан, нанесли визит вежливости этому поэту, отобрали бумагу и писчие принадлежности и запретили под страхом смертной казни записывать свои творения. В результате поэт Вареный окончательно разочаровался в себе, окружающих и существовании в целом, и покончил с собой, предварительно написав на собственной груди кровью: «Простите меня».

Ведьмочка прошипела сквозь зубы:

— Знаешь, что, милый, ищи-ка ты себе другую дуру. А я уж как-нибудь одна буду жить. Страдать, конечно, сильно, но что ж поделать…

Это она издевалась, а Егор все принял за чистую монету, хотя раньше Мира не замечала в нем глупости — может, плохо смотрела? Подскочил и бросился на колени перед Мирой, сложив руки в умоляющем жесте:

— Любимая моя, зачем страдать поодиночке, друг без друга, когда вместе нам там хорошо? Наша любовь засияет ярче звезд на небосклоне, мы воспарим к небесам, когда сольемся в страстных объятиях… я жить без тебя не могу!…

— Вот иди и сдохни под кустиком. Или об стену убейся, — от всего сердца посоветовала Мира. Но Егор ее не слушал. Пылко сложив губки бантиком, он упорно лез целоваться.

— Стоп, стоп, стоп! — Мира брезгливо вытерла рот, который Егор умудрился-таки обслюнявить — и как достал, будучи на коленях-то, в прыжке, что ли? — Ты, дружочек, чем сегодня ночью занимался, когда я на Шабаш улетела? В шашки играл? Книжку читал? Ну так вот иди и еще раз эту книжку… почитай, авось не откажет, она такая, товар народного потребления. Мне ты здесь без надобности. Усек?

Егор скорчил умильную мордашку, все еще надеясь по-хорошему растопить сердце Миры, но она была непреклонна. И хотя страшно было менять все и сразу, окончательно и бесповоротно, и внутри все сжималось от тоски перед будущим без Егора, но она рассудила — пусть лучше так, чем сейчас простить, а потом постоянно мучиться подозрениями, лазить в телефон, когда он не видит, подслушивать разговоры, следить за ним по блюдцу. Это самое блюдце, как и яблочко к нему, Мире досталось от матери с отцом в наследство. Она тогда совсем маленькой была, чтобы ими пользоваться, а потом родители умерли, и стало не до этого: нужно было выживать. А сейчас они пылились в шкафу.

Но так или иначе, мириться девушка намерена не была. Видя такое дело, парень поднялся с колен, отряхнулся и сказал:

— Ну и пошла ты. Дура и есть. — И тон такой неприятный, злой, мстительный, как будто это Мира ему пакость сделала, а не он наблудил. — Поди найди еще такого идиота, который с тобой спать будет, от тебя ж все как от чумы шарахаются уже с твоим вечным невезением. И ладно бы красавица была какая или в постели хороша, а то так, и то и другое на троечку с натягом. Даже подруга твоя…

— Не моя…

— Да мне плевать. Она и то больше пыла демонстрировала. А ты, как замороженная ледышка, только и можешь, что пыхтеть как паровоз.

Сама Мира считала свое пыхтение, как его обозвал Егор, в высшей степени эротичным придыханием, и была уверена, что это парня заводит — ну вроде как она совсем голову от него потеряла и стонет. А оказывается вон как…

Обидно стало до слез — он виноват кругом, и он же ее оскорбляет, а она стоит и слушает всю эту лабуду. Недолго думая, девушка размахнулась и прежде, чем парень сумел сообразить, что к чему, отвесила изменнику хорошую затрещину — рука у неё всегда была тяжелой. Егор шлепнулся на пол и схватился руками за нос. Закапала кровь. В первое мгновение ведьмочка испугалась того, что натворила, но потом напомнила себе, что Егор далеко не так хорош, как казалось, и на место испуга опять пришла злость.

— Вон отсюда, придурок! — полным достоинства жестом Мира указала парню на дверь. — Чтобы ноги твоей в моем доме больше не было! Ключи можешь не отдавать, я сегодня же замки сменю!

Егор неуклюже поднялся и прогундосил:

— Дуда субашедшая! Ды пдосдо дуда! Исдедичка! Психичка!

Мира молча слушала эти оскорбления, застыв, как статуя. У нее в голове не укладывалось, как человек, который жил с ней два месяца, спал с ней, говорил, что любит, теперь изрыгает такое. Да как у него только язык поворачивается! Пусть она трижды плохая, но она девушка, а он парень и уже одно это должно его сдерживать. Но Егор этого не понимал, видимо, потому как продолжал нудеть:

— Да да дебя никто не позадидься в зддавоб убе! Лохудда! Ды мде дос слобала! Больдо!

— Вот и катись отсюда, пока не повредила ещё что-нибудь жизненно важное, кобель! — Мира собрала все силы, чтобы не показать, что слезы близко, и выставить негодяя из своего дома до того, как позорно разревется.